Неточные совпадения
Шапки кто, злодей, не снимет
У
святых в Кремле
ворот.
Пока длилась отчаянная борьба, при звуках
святой песни гугенотов и
святой «Марсельезы», пока костры горели и кровь лилась, этого неравенства не замечали; но наконец тяжелое здание феодальной монархии рухнулось, долго ломали стены, отбивали замки… еще удар — еще пролом сделан, храбрые вперед,
вороты отперты — и толпа хлынула, только не та, которую ждали.
— Уж так аккуратен! так аккуратен! Разом со всего подряда двадцать процентов учел.
Святое дело. Да еще что: реестриков разных Радугину со всех сторон наслали: тот то купить просит, тот — другое. Одних дамских шляпок из Москвы пять штук привезти обязался. Признаться сказать, я даже пожалел его:"Купи, говорю, кстати, и мне в Москве домишко какой-нибудь немудрящий; я, говорю, и надпись на
воротах такую изображу: подарен, дескать, в знак ополчения".
Над главными
воротами, на которых заметны были остатки живописи, изображавшей, вероятно,
святых угодников, возвышалась до половины разрушенная сторожевая башня.
В четверг на
Святой, часа за два до полудня, Глеб остановил Ванюшу в ту минуту, как тот проходил мимо и готовился выйти за
ворота.
Сеньор! Сеньор! Дворец ваш окружают
Со всех сторон
святые familiares![21]
Весь двор уж полон стражи; все
ворота,
Все двери ими заняты! Сейчас
Арестовать придет вас их начальник!
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из
ворот в
ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том
святом окияне-море стоит стар мастер, муж
святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в
ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на
святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“».
Пошел в кофейню к товарищам, напился вина до чрезвычайности и проводил время, как и прочие, по-кавалерски; а на другой день пошел гулять мимо дома, где жила моя пригляженая кукона, и вижу, она как
святая сидит у окна в зеленом бархатном спенсере, на груди яркий махровый розан,
ворот низко вырезан, голая рука в широком распашном рукаве, шитом золотом, и тело… этакое удивительное розовое… из зеленого бархата, совершенно как арбуз из кожи, выглядывает.
«У
ворот,
святой отец, — сказал привратник, благословленный игумном, стоит юноша, просит, чтоб ты принял его в монастырь; он печален, слезы льются из его очей, говорит о каком-то преступлении.
Раскаяние, негодование на свою слабость показались на его чертах, и он коснулся до окна, трепет пробежал по его членам; казалось, что стучат у него в сердце, и седая голова привратника два раза повторяла уже свое приветствие сонными устами и спрашивала о причине позднего прихода, прежде нежели юноша вымолвил: «Отец мой, иди к игумну, скажи, что у
ворот стоит презренный грешник, что он умоляет принять его в монастырь, что он пришел обмыть ваши
святые ноги и работать и трудиться».
За
святыми воротáми
Черничка гуляла...
Закипели работы в Фатьянке, и месяца через два саженях в двадцати от
Святого ключа был выстроен поместительный дом. Много в нем было устроено темных переходов, тайников, двойных стен и полов, жилых покоев в подвалах с печами, но без окон. И дом, и надворные строенья были обнесены частоколом с заостренными верхушками,
ворота были только одни прямо перед домом, а возле частокола внутри двора насажено было множество дерев и кустарников. Неподалеку от усадьбы с полдюжины крестьянских изб срубили.
Двор раскрыт без повети стоит; у
ворот ни запора, ни подворотни, да и зачем? — голый что
святой: ни разбоя, ни воров не боится.
— Смотри, лысый черт, ты у меня молчи. Не то господина губернатора и владыку
святого стану просить, чтоб тебя с расколыциками в двойной оклад записали. Пощеголяешь ты у меня с желтым козырем да со значком на
вороту.
В четверг на
Святой неделе иду рано утром, чуть свет, на базар, прохожу мимо ее
ворот, а нечистый тут как тут; поглядел я — у нее калитка с этакой решёточкой наверху, — а она стоит среди двора, уже проснувшись, и уток кормит.
Архиепископ, молча, не взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму
Святой Софии, помолился у золотых врат [Так называются медные, вызолоченные
ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся на западной стороне церкви, — знаменитая древняя редкость, сохранившаяся до последний дней.] его.
Московитяне, тщетно ожидавшие покорности новгородской, сомкнулись и пошли на приступ, но в это время городские
ворота растворились настежь и в них показалась процессия: архиепископ Феофил с обнаженной головой и с животворящим крестом в руках шел впереди тихим ровным шагом, за ним прочее знатное духовенство со
святыми иконами и колыхающимися хоругвями.
Москвитяне, тщетно ожидавшие покорности новгородской, сомкнулись и пошли на приступ, но в это время городские
ворота растворились настежь и в них показалась процессия: архиепископ Феофил с обнаженною головою и с животворящим крестом в руках шел впереди тихим, ровным шагом, за ним прочее знатное духовенство со
святыми иконами и колыхающимися хоругвями.
— Что же ты за наглец, — сказал, ободрившись, Фома, — что незваный ворвался в мои
ворота, как медведь в свою берлогу? В светлицу вошел не скинув шишаки своего и даже не перекрестился ни разу на
святые иконы. За это ты стоишь, чтобы сшибить тебе шишак вместе с головою.
Это дом священника отца Иоанна Викторова Глобусова, близ церкви Всех
Святых (на Кулишках).
Ворота дома были на запоре, около них с внутренней стороны сильно курились два костра, и синий дымок тянулся кверху по светлому августовскому воздуху.
Курили и курили ладаном так, что можно было в нем задохнуться, пели молебны с окроплением богоявленскою водой двора, жилого и нежилого строения, водрузили над
воротами и над всеми входами медные кресты с
святыми изображениями, и чаще с изображением
святого Никиты, который дубинкою побивает беса, и водворили божье милосердие.
— Что же ты за наглец, — сказал ободрившись Фома, — что незваный ворвался в мои
ворота, как медведь в свою берлогу? В светлицу вошел, не скинув шишака своего, и даже не перекрестился ни разу на
святые иконы. За это ты стоишь, чтобы сшибить тебе шишак вместе с головой.
Какая-то
святая тишина налегла на весь дом: ни дверь не стукнет, ни кольцо в
ворота не брякнет и слово неосторожное не канет в эту глубокую тишь.
В 1547 году близ Мясницких
ворот был построен собор Черниговских Чудотворцев, где были положены принесенные тогда в Москву мощи
святого князя Михаила и его боярина Федора.
Хорвин с монахами и воинами полетел в догонку за неприятелем, отбил у него заполоненных жен, дочерей и детей, а также и бояр и граждан московских и, не вводя их в город, всех окропил
святою водою у самых
ворот Арбатских.